Неточные совпадения
Присел на корточки, заботливо зарыл узел с
книгами в снег и ушел. Был ясный январский день, всюду сверкало серебряное солнце, я очень позавидовал брату, но, скрепя сердце, пошел учиться, — не хотелось огорчить мать.
Книги, зарытые Сашей, конечно, пропали, и на другой день у него была уже законная причина не пойти в школу, а на третий его поведение стало известно
деду.
Я отнес
книги в лавочку, продал их за пятьдесят пять копеек, отдал деньги бабушке, а похвальный лист испортил какими-то надписями и тогда же вручил
деду. Он бережно спрятал бумагу, не развернув ее и не заметив моего озорства.
Но вот наконец я сдал экзамен в третий класс, получил в награду Евангелие, Басни Крылова в переплете и еще книжку без переплета, с непонятным титулом — «Фата-Моргана», дали мне также похвальный лист. Когда я принес эти подарки домой,
дед очень обрадовался, растрогался и заявил, что всё это нужно беречь и что он запрет
книги в укладку себе. Бабушка уже несколько дней лежала больная, у нее не было денег,
дед охал и взвизгивал...
Книгу эту он держал в укладке под замком, и не однажды я видел, что прежде, чем вынуть ее,
дед моет руки.
В церкви я не молился, — было неловко пред богом бабушки повторять сердитые
дедовы молитвы и плачевные псалмы; я был уверен, что бабушкину богу это не может нравиться, так же как не нравилось мне, да к тому же они напечатаны в
книгах, — значит, бог знает их на память, как и все грамотные люди.
Отношение хозяев к
книге сразу подняло ее в моих глазах на высоту важной и страшной тайны. То, что какие-то «читатели» взорвали где-то железную дорогу, желая кого-то убить, не заинтересовало меня, но я вспомнил вопрос священника на исповеди, чтение гимназиста в подвале, слова Смурого о «правильных
книгах» и вспомнил
дедовы рассказы о чернокнижниках-фармазонах...
«Стрельцы», «Юрий Милославский», «Таинственный монах», «Япанча, татарский наездник» и подобные
книги нравились мне больше — от них что-то оставалось; но еще более меня увлекали жития святых — здесь было что-то серьезное, чему верилось и что порою глубоко волновало. Все великомученики почему-то напоминали мне Хорошее Дело, великомученицы — бабушку, а преподобные —
деда, в его хорошие часы.
Бывало, читает отец, а
дед положит свою ручищу на
книгу, всю ее закроет ладонью и скажет...
Милый
дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я взял в руки вот эту
книгу — старые университетские лекции, и мне стало смешно… Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, — это быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор Московского университета, знаменитый ученый, которым гордится русская земля!
Барин наш, Константин Николаевич Лосев, богат был и много земель имел; в нашу экономию он редко наезжал: считалась она несчастливой в их семействе, в ней баринову мать кто-то задушил,
дед его с коня упал, разбился, и жена сбежала. Дважды видел я барина: человек высокий, полный, в золотых очках, в поддёвке и картузе с красным околышком; говорили, что он важный царю слуга и весьма учёный —
книги пишет. Титова однако он два раза матерно изругал и кулак к носу подносил ему.
Втроем
Мы воскресим то время, о котором
В старинных
книгах ты читал, когда
Так близки были наши
деды. Боже!
Продли отцу его надолго дни,
Чтоб Русью стала снова Русь!
Словом сказать, выросли Лиза с Наташей в строгой простоте коренной русской жизни, не испорченной ни чуждыми быту нашему верованиями, ни противными складу русского ума иноземными новшествами, ни доморощенным тупым суеверием, все порицающим, все отрицающим, о чем не ведали отцы и
деды, о чем не писано в старых
книгах.
Я даже
книг современных теперь не читаю:
дед дяди был очень образованный человек и оставил после себя огромную библиотеку; теперь она свалена в верхней кладовой и служит пищею мышам.
Это окрещенное, но ничему в христианстве не наставленное поколение, как свидетельствует та же
книга, изданная императорским Русским географическим обществом (стр. 6), «относительно христианства столь же невежественно, как их отцы и
деды, а к язычеству оно успело охладеть, потому что представители его редеют.